Навстречу гостям из ближайшей к входу комнаты с распахнутой настежь дверью вышел, позевывая, угрюмого вида детина, выпрямился, смерил Валбура оценивающим взглядом и уставился на начальника.
– Заселяй, – сказал тот. – А то ты тут, смотрю, совсем заскучал.
– За что взяли? – без интереса уточнил сторож.
– Драку учинил. Человека обидел.
– Буйный, значит? – Сторож широко зевнул и оскалился. – Таких у меня нынче большинство.
– Пусть поживет пока.
– Как прикажете.
Они пошли по коридору.
Валбур почувствовал опасность. «Поживет пока» должно было, наверное, означать, за какую дверь его сейчас определят: где никого нет, где сидит какой-нибудь замухрышка или в кампанию серьезных мужиков вроде утренних налетчиков. Последнее соседство было бы забавно, но не смешно.
– Стой.
Сторож сперва открыл задвижку, заглянул в окошко, убедился в том, что по ту сторону все спокойно, и только тогда отодвинул массивную щеколду на двери.
– Заходи.
Запахи коридора не шли ни в какое сравнение с теми, что встретили его в этой забытой всеми конуре. Нагнувшись, Валбур с трудом протиснулся в пространство, лишенное света и стен. Луч, последовавший было за ним снаружи, оборвался, когда дверь захлопнулась, и он оказался окончательно отрезанным от внешнего мира. Один ли?
Вытянув вперед руки, двинулся ощупью туда, где ему померещилось пустое место. По пути обо что-то споткнулся.
– Потише тут, – сказал из тьмы недовольный голос. – Только засыпать начал…
– Прости, братец.
– Мой братец тебе в пасть не влезет, – огрызнулся невидимый собеседник.
За такие слова хотелось немедленно проучить наглеца, однако их, похоже, никто из посторонних не слышал, а значит, ответ за оскорбление остается на совести Валбура. У которого сейчас не было ни малейшего желания поднимать лишний шум.
Нащупав плохо струганные бревна, присел, повернулся к стене спиной и вытянул ноги. Только что радовался в веселой кампании новых друзей за праздничным столом, и вот, пожалуйста – сидит на полу среди кромешного мрака и жуткой вони. Нечего сказать, достойный конец насыщенного дня!
Рядом зашевелились.
– Разбудил, тогда рассказывай, – продолжал после паузы голос. Он был хриплый и принадлежал, вероятно, старику.
– Что рассказывать?
– Как там, на воле?
– Ночь.
– Говорят, зима.
– В смысле?.. А, ну да, не без этого. А ты тут давно что ли сидишь?
Голос не ответил. Закашлялся. Валбур почувствовал на колене чужую цепкую руку. Перехватил худую кисть, оторвал от себя.
– Сильный. Ты высидишь, – с некоторой завистью сказал голос. – А мне помирать пора. Ща посплю и помру.
– Погоди помирать. Кто сам-то будешь?
– Уж и не помню толком.
– Не бреши.
– С мое посидишь, имя свое забудешь.
– И за что тебя?
– А тебя?
– Фра’ниману одному рожу помял.
– Всегда мечтал…
– А чего сделал-то?
– Я-то? – Старик снова замолчал. – Правду сказал.
Валбур уже успел задуматься о своем, когда до него дошел смысл последних слов.
– Вот как! Это что же такая за правда, за которую сюда без сроку сажают?
– Да уж какая есть. Вернее, была.
– Не поведаешь?
– Как-нибудь в другой раз.
– Так ты же помирать, вроде, собирался.
– Я-то? Ну, да… Только знаешь что? Если я тебе скажу, а они узнают, что я тебе сказал, то и тебя уже отсюда никуда не выпустят. Согласен?
Вопрос повис в темноте. Валбур уже был не рад, что поддержал беседу с этим сумасшедшим. Потому что нет такой правды, за которую лишают свободы. Есть правда, за которую лишают жизни. Но не свободы. Может, у дикарей так и принято, да только не здесь. Тэвил! Мысли от такой вони сами путаться начинают.
– Тебя тут что, и до ветра не выводят?
Старик молчал. Вероятно заснул. Валбур отчетливо представил себе, на что должен походить пол, особенно в углах, если кто-нибудь удосужится заглянуть сюда с факелом. Обвел руками вокруг себя, боясь наткнуться на что-нибудь мокрое или скользкое. Обнюхал пальцы. Вроде бы пока не вляпался. Решил сидеть смирно и ничего больше не трогать. Поспать бы, но разве ж теперь заснешь?
Он закрыл глаза, а когда открыл их снова, ему показалось, что в помещении стало светлее. То тут, то там в стенах и двери проглядывали узкие щели. Затеплилась надежда, что через какое-нибудь время привыкнет к мраку и сможет различить какие-нибудь предметы.
Прислушался к голосам. Только мужские. Ну, ещё бы! Женщины не достойны таких почестей. Их можно заставить расплачиваться разными другими, более приятными способами. Подумалось о Фелле. Наверное, уже проводила гостей и ложится спать. Все-таки очень хорошо, что он её встретил. Даже если ему скоро придется погибнуть – жизнь прожита не зря. Даже если на память о нем у неё останутся лишь варежки да шапка. Хоть какая-то польза. Конечно, было бы лучше, если бы он не сплоховал и прикончил этого ублюдка Улмара, но ведь в тот момент он не знал, что к чему, а убивать людей – последнее дело. Хотя некоторых стоило бы. Если такие, как Улмар, захватят власть, простым вабонам мало не покажется. Целыми днями трудишься, не покладая рук, а потом приходит к тебе какой-то гадёныш и заявляет, что ты должен делиться. С кем? Почему? Разве тебе кто-то помогал? И разве тебе кто поможет, когда дикари будут жечь твой дом? Это раньше вот, когда Вайла’тун не был ещё таким большим, и гафол собирали со всех на нужды войска, чтобы оно защищало от дикарей, позволяя остальным спокойно трудиться, тогда понятно. Ну, так то времечко разве кто сегодня помнит? Деды, бывало, рассказывали, а отцы – уже с их слов…
Судя по тому, что его разбудили, он всё-таки умудрился заснуть. Лежа на боку, принюхался, приоткрыл один глаз и увидел, да-да, света хватило, что в двери открыто окошко, и за ней в пламени факела щурится угрюмая физиономия сторожа. Пользуясь случаем, резко привстал и огляделся. В бегающих по стенам и полу отсветам различил, что комната совершенно пуста, если не считать лежащего почти точно посередине тела.
– Эй, ткни-ка его, – велел сторож.
Валбур на корточках приблизился к соседу и потряс за плечо. Плечо под пальцами было твердым и костлявым.
– Окочурился что ль? – спросил сторож.
– А ты огоньку поддай, – попросил Валбур и рывком перевернул лежащего на спину.
Это был не старик, а средних лет мужчина, только очень худой, изможденный и обросший. Веки опущены, как у спящего, рот, едва заметный среди зарослей усов и седеющей бороды, приоткрыт. Наклонился к самым губам, прислушался. Не дышит. Оглянулся на дверь.
– Похоже, помер, как обещал.
– Чего обещал? – не понял сторож.
– Да это я так, неважно. Кормить человека надо было.
– Кормить! Больно много вас, жопоротых. Жрать да гадить умеете. – С той стороны лязгнула щеколда. – Отойди-ка назад к стене, да смотри у меня, не озорничай.
Валбур послушно сделал, как велели. В приоткрывшуюся дверь протиснулся тот же мужик, что принимал его накануне. Только не зевал больше. Держа факел над головой, деловито присел возле трупа, потрогал лицо, шею и издал пронзительный свист. Почти сразу же за дверью выросла ещё одна фигура.
– Забираем. Отмучился.
Пока сторожа возились с его бывшим соседом, Валбур успел осмотреться. Как ни странно, пол оказался гораздо чище, чем он предполагал. Только в дальнем углу была навалена невысокая кучка дерьма. Вот и все, что остается после человека, подумал Валбур, удивленный тому, что дерьмо хоть и вонючее, но его уж больно мало для того, кто прожил тут не один день. Он осторожно поднялся на ноги, чтобы не привлекать внимания сторожей и заметил позади кучки отверстие в полу. Все встало на свои места: там было прорублено отхожее место, куда все отходы и сваливались. Поскольку во всех здешних комнатах, очевидно, проделывали одно и то же, под избой скопилось целое зловонное болото и запахи от него поднимались через те же дыры обратно…
– А ну-ка сядь, пока дверь ни закроем! – рявкнул главный из сторожей.
Он продолжал держать факел, а его помощник тем временем выволакивал тело за вытянутые, как в мольбе, руки. После этого он вытер рукавом щеку, будто смахивая несуществующую слезу, зачем-то погрозил Валбуру коротким пальцем и торопливо вышел.
Нахлынувшую тьму, словно молния, прорезала вспышка внезапной мысли: Тэвил, что я тут делаю?! Я же никого не убил, мой проступок нигде и никто не обсуждал, как то должно обычно делаться, вероятно, не только в тунах, где все на виду, но и здесь, где живут такие же люди, меня никто не наказывал – меня просто взяли и сунули сюда, где запросто умирают до срока состарившиеся мужчины, где вонь и голод в порядке вещей, где нет света, где нет ничего, к чему ты привык и что может позволить тебе оставаться человеком. И это не чья-то грубая шутка и не игра. Тут все по-настоящему. Дерьмо – настоящее. Трупы – настоящие. Безмозглые сторожа – настоящие. Как я сюда попал? И куда это – сюда? Разве кто-нибудь знает о существовании таких гостеприимных каркеров? Знают про мелочи, но не про это. Как такое можно было сокрыть? Если только… если только те, кому на роду выпало здесь оказаться, никому ничего не рассказывают. Потому что не могут. Потому что они… здесь остаются.
